Пустое место с видом на лес
Надо бы ответы с Mass Effect аска собрать куда-нибудь, коль я оттуда ушла.
Устрою асковые архивы на Бакару, а почему бы и нет.
По парочке-тройке за раз.
Небольшое отступлениеДо сих пор толком понять не могу: и чего меня тогда в аск потянуло? Зима это была, Новый год стучался в двери. А я ведь перед Новым годом всегда неадекватная - чуда всегда жду, волшебства мне подавай. Детство не доиграло там где не надо. Вот и взяла, написала приветствие, и персонажа взяла - ни в жизнь не догадаешься еще.
Так я и не пожалела. Ни на секунду не пожалела, честное слово. Гадости были? Ну так они везде есть, этого добра и искать не надо, само придет. Как-нибудь еще накатит ностальгия, и я сяду, по кусочкам распишу, что да как там с аском, больно важная для меня это оказалась штука.
Так вот, приветствие. Долго же я над ним страдала, все думала: ну неее, ну у ребяток тут работы получше моих будут, надо стараться, переписывать-переписывать-переписывать. Где-то на седьмом варианте текста снизошло озарение, что эдак я просто себя загоню, потому что мнительная больно.
В итоге вышло что вышло.
читать дальше
Как же я без ссылочки, вот она ссылочка-то: vk.com/?q=%23Urdnot_Bakara§ion=search&w=wal...
_______________________
Монотонный лязгающий звук – камнем о камень - она будет помнить до конца жизни. Слух – все, на что ей приходится полагаться. Тьма пещеры непроницаема даже для кроганских глаз, но Бакаре не нужно видеть, чтоб знать: ее руки сплошь в крови. Кристалл, приспособленный под долото, то и дело выскальзывает из онемевших пальцев, с жалким стуком скатывается вниз, и женщина ищет его, торопливо, отчаянно. Стоит прекратить работу хоть на секунду, как в уши просачивается, затекает ледяной водой жуткая тишина, точно такая же, какую подарил Бакаре ее мертвый младенец. Он не закричал, нет. Вместо ребенка вопила, поглощенная горем, сама мать, надрывалась, пока ее оттаскивали от остывающего тельца другие женщины.
Когда ребенок Бакары не сделал первого вдоха, она захотела умереть. Ворочалась во сне, видя смертоносную пустыню и не страшась ее - желая, словно избавления. Временами она слышала, как Рудаг, другая женщина, родственная ей в этом горе, напевает под нос старую колыбельную, будто в жутком забытьи. Нежно рокочущие звуки песни резали ножом по сердцам, но глядя в глаза Рудаг, подернутые дымкой, Бакара не смела просить ее замолчать. Рудаг ушла в пустыню меньше чем через месяц, и баюкающая мелодия больше не тревожила Бакару по ночам. Зато память о взгляде подруги по несчастью окончательно лишила ее сна.
Бакара хотела умереть, и не слишком-то отступилась от этой дорожки. Стать шаманом - все равно, что погибнуть, с той лишь разницей, что ты еще можешь принести пользу. Если, конечно, выживешь.
Долото стучит о камень созвучно с ударами сердца, каждый полон отчаянной злости и обиды: это - мужчинам, скорым на битву и расправу, глупым, бегущим с Тучанки вместо того, чтоб пытаться что-то исправить. Скулящим о генофаге, рычащим на всю галактику, но не знающим, каково это - заворачивать своего ребенка в похоронные ткани. Не ведающим и о сотой части той боли, что принес вирус, но готовым вопить о нем направо и налево. Это - тем, далеким, у других звезд, мирно качающим своих детей на руках, видящим лишь жадных до власти воителей, но не матерей, воющих над погребальными кострами. Это…
Хлынувший в прореху свет ослепляет Бакару, на долгие секунды лишает ее зрения, и ослабевшая женщина стоит, жадно хватая свежий воздух распахнутым ртом, а потом разгребает камни голыми руками. Скорее, скорее, на волю, к непривычно яркому солнцу Тучанки. Она выползает на поверхность – грязная, измотанная, перепачканная в собственной крови, и замирает: перед оцепеневшим взглядом кроганки тянутся полуразрушенные пирамиды, увитые зелеными стеблями. Наследие Тучанки ошарашивает Бакару, отпечатывается на сетчатке, и она стоит, упиваясь красотой надежды, забыв про собственные раны и смертельную усталость, тянет окровавленные пальцы к зеленым росткам, боясь коснуться, навредить, ранить.
- Так вот какой должна быть Тучанка… - бормочет Бакара себе под нос, и вдыхает чистый воздух жадно, пьет его, как воду. Растения пускают корни в ее душе, укрывают сердце прохладными листьями, умиротворяя. И мысль о некогда желанной смерти вдруг кажется глупой и трусливой.
Очарованная, Бакара даже не чувствует палящего зноя, когда бредет обратно к клану, где шаман встречает ее довольной ухмылкой.
- Жива? – бормочет он, щурясь, и оглядывая женщину со всех сторон. – Хорошо, хорошо. Шаманом быть не так-то просто, девочка. Слышал я твой голосок, знатный. Если хочешь, чтоб эти каменные головы тебя услышали – придется хорошенько покричать. А то и пострелять, или по морде съездить, все сгодится. Научишься.
Бакара кивает, немигающим взглядом смотрит на такое яркое и такое восхитительно красивое солнце родной планеты и слушает голос Тучанки, поющий старую колыбельную, ту же, что мурлыкала бедная Рудаг, голос Тучанки, скорбящей о своих мертвых детях. О, ей определенно есть, что сказать – за живых и умерших, и тех, кому только предстоит родиться. И не будь она Урднот Бакара, шаман женского клана, если им не придется хорошенько послушать.
__________________
Андромеда надо мной потом здорово так посмеялась, выдав информацию, что кроганы не живородящие, а, видите ли, яйца откладывают. Половина хэдканонов просто ханару под щупальца. Ну да шиш с ним.
Меня-то взяли, и аж творческий ступор прошел, поперло на ответы сразу.
Только вот начала я почему-то с драмы какой-то невразумительной. Про смерть персонажа.
читать дальше
vk.com/?q=%23Urdnot_Bakara§ion=search&w=wal...
_________________________
Как известно, Бакара умирает, если не сохранить данные Мэлона.
Никто и никогда не объяснял Бакаре, что такое Пустота. Еще когда она была совсем девочкой, шаман сказал – каждый представляет на свой лад, и ей всегда виделся Космос – бесконечный, дикий, но не страшный, вовсе нет – наполненный сияющими звездами. Его было легко и приятно представить, просто посмотрев на усыпанное светилами небо. Времена, когда кроганка стремилась туда, давно прошли, и слишком много было забот в настоящем. Но теперь, под звучащие набатом выстрелы, она невольно задумывается, что же ждет ее там, за смертью. Может быть - заслуженный покой. Она хотела бы надеяться на это.
Все происходит так стремительно, что даже движения Мордина на фоне происходящей суматохи кажутся замедленными. Он колдует что-то над голографической панелью, напевает под нос, и Бакара с радостью прислушивается к нелепой торопливой мелодии. Пусть лучше это, а не тяжелый металлический вопль Жнеца станет последним звуком, который она услышит в жизни. Мотивчик Солуса гораздо приятнее уносить с собой в Пустоту, чем бы она ни была.
- Нет-нет-нет. - Бормочет Мордин, внезапно обрывая напев. – Слишком опасно. Высокие нагрузки на организм. Может не выдержать. Шанс выживаемости – 0,0006%. Необходимо прекратить!
Связки едва слушаются кроганку, каждое слово – раскаленная игла, прошивающая тело болью, парализующая, но Бакара шипит сквозь зубы:
- Доктор, если это - цена исцеления, то я ее заплачу.
«За всех женщин Тучанки, чтоб ныне и вовеки рождение ребенка было для них радостью, не страхом. За всех мужчин, которым будет, ради чего сражаться. За всех детей, за мир, в котором им предстоит жить.
Заплатить за всех них одной лишь моей жизнью – можно ли просить о большем?» - Мысленно спрашивает Бакара, и как получается, через боль – улыбается одними глазами. Нет, ей не хочется умирать, но каждое чудо требует оплаты, а за исцеление генофага цена могла быть гораздо страшнее.
Мордин слишком долго, слишком пристально смотрит на кроганку, беззвучно шевеля губами, и в этот момент самое страшное, что Бакара может себе представить – это то, что жалость пересилит в Мордине ответственность. Но он кивает, возвращается к панели, и за это женщина Солусу безмерно благодарна. Он тоже платит свою цену.
- Мой пациент. Моя ответственность. Обещал помочь. Хотел бы иметь другой выход. – Саларианец шумно втягивает воздух, будто горько вздыхает. – Не могу не уважать выбор.
- Вы помогаете, доктор. – Сипит Бакара из последних сил. У нее и на секунду не возникает сомнения в своих действиях. Умирать не страшно, страшно, что твоя жертва не поможет живым. И мертвым, если уж на то пошло – Бакара не может впустую растратить жизни сестер, вместе с ней согласившихся на эксперименты Мэлона.
Все происходит слишком стремительно, и в какой-то момент она не помнит, как дышать, но это оказывается совершенно не важно, потому что дышать уже не нужно. Она не помнит, где ее руки и ноги, не помнит, как шевелить губами - не чувствует их, не помнит своего имени, и вот она – уже Калрос , могучая и незыблемая, разъяренная, вечная, кольцами обвивающаяся вокруг Жнеца. Она с остервенением сжимается вокруг плотнее и плотнее, она – злость самой Тучанки, ее острые зубы, упоенно впивающиеся во врага.
А потом, через мгновение, она – что-то другое, совсем иной природы, что-то живительное, охватывающее материнскими объятиями всю иссушенную планету, пронизанную отчаянием. И Тучанка оживает под ее незримыми прикосновениями, успокаивается.
Где-то там, внизу, стоит коммандер Шеппард, единственная из всей галактики, кто сумел найти в себе силы поверить кроганам, дать им шанс, а рядом с ней - Рекс, мудрейший из вождей. Отблески ложатся на их лица, и где-то мелькает мысль пока-еще-Бакары: «Справятся ли они с грузом, легшим на их плечи?».
Искрами рассыпается по небу спасение от проклятия кроганов, и они, дети ядерной планеты, стоят, заворожено уставившись в небеса – мерно бьются напоенные надеждой сердца, и надежда эта в кои-то веки оправдана. Она видит все это, видит, слышит и чувствует каждой каплей своего существа, каждой ликующе парящей над Тучанкой частичкой.
Жертва была принесена не напрасно, и где-то там, далеко, горит погребальный костер.
___________________________
Как-то так. Хватит на сегодня. Ответов сюда складывать мне на месяц хватит, будет хоть что-то толковое.
Устрою асковые архивы на Бакару, а почему бы и нет.
По парочке-тройке за раз.
Небольшое отступлениеДо сих пор толком понять не могу: и чего меня тогда в аск потянуло? Зима это была, Новый год стучался в двери. А я ведь перед Новым годом всегда неадекватная - чуда всегда жду, волшебства мне подавай. Детство не доиграло там где не надо. Вот и взяла, написала приветствие, и персонажа взяла - ни в жизнь не догадаешься еще.
Так я и не пожалела. Ни на секунду не пожалела, честное слово. Гадости были? Ну так они везде есть, этого добра и искать не надо, само придет. Как-нибудь еще накатит ностальгия, и я сяду, по кусочкам распишу, что да как там с аском, больно важная для меня это оказалась штука.
Так вот, приветствие. Долго же я над ним страдала, все думала: ну неее, ну у ребяток тут работы получше моих будут, надо стараться, переписывать-переписывать-переписывать. Где-то на седьмом варианте текста снизошло озарение, что эдак я просто себя загоню, потому что мнительная больно.
В итоге вышло что вышло.
читать дальше
Как же я без ссылочки, вот она ссылочка-то: vk.com/?q=%23Urdnot_Bakara§ion=search&w=wal...
_______________________
Монотонный лязгающий звук – камнем о камень - она будет помнить до конца жизни. Слух – все, на что ей приходится полагаться. Тьма пещеры непроницаема даже для кроганских глаз, но Бакаре не нужно видеть, чтоб знать: ее руки сплошь в крови. Кристалл, приспособленный под долото, то и дело выскальзывает из онемевших пальцев, с жалким стуком скатывается вниз, и женщина ищет его, торопливо, отчаянно. Стоит прекратить работу хоть на секунду, как в уши просачивается, затекает ледяной водой жуткая тишина, точно такая же, какую подарил Бакаре ее мертвый младенец. Он не закричал, нет. Вместо ребенка вопила, поглощенная горем, сама мать, надрывалась, пока ее оттаскивали от остывающего тельца другие женщины.
Когда ребенок Бакары не сделал первого вдоха, она захотела умереть. Ворочалась во сне, видя смертоносную пустыню и не страшась ее - желая, словно избавления. Временами она слышала, как Рудаг, другая женщина, родственная ей в этом горе, напевает под нос старую колыбельную, будто в жутком забытьи. Нежно рокочущие звуки песни резали ножом по сердцам, но глядя в глаза Рудаг, подернутые дымкой, Бакара не смела просить ее замолчать. Рудаг ушла в пустыню меньше чем через месяц, и баюкающая мелодия больше не тревожила Бакару по ночам. Зато память о взгляде подруги по несчастью окончательно лишила ее сна.
Бакара хотела умереть, и не слишком-то отступилась от этой дорожки. Стать шаманом - все равно, что погибнуть, с той лишь разницей, что ты еще можешь принести пользу. Если, конечно, выживешь.
Долото стучит о камень созвучно с ударами сердца, каждый полон отчаянной злости и обиды: это - мужчинам, скорым на битву и расправу, глупым, бегущим с Тучанки вместо того, чтоб пытаться что-то исправить. Скулящим о генофаге, рычащим на всю галактику, но не знающим, каково это - заворачивать своего ребенка в похоронные ткани. Не ведающим и о сотой части той боли, что принес вирус, но готовым вопить о нем направо и налево. Это - тем, далеким, у других звезд, мирно качающим своих детей на руках, видящим лишь жадных до власти воителей, но не матерей, воющих над погребальными кострами. Это…
Хлынувший в прореху свет ослепляет Бакару, на долгие секунды лишает ее зрения, и ослабевшая женщина стоит, жадно хватая свежий воздух распахнутым ртом, а потом разгребает камни голыми руками. Скорее, скорее, на волю, к непривычно яркому солнцу Тучанки. Она выползает на поверхность – грязная, измотанная, перепачканная в собственной крови, и замирает: перед оцепеневшим взглядом кроганки тянутся полуразрушенные пирамиды, увитые зелеными стеблями. Наследие Тучанки ошарашивает Бакару, отпечатывается на сетчатке, и она стоит, упиваясь красотой надежды, забыв про собственные раны и смертельную усталость, тянет окровавленные пальцы к зеленым росткам, боясь коснуться, навредить, ранить.
- Так вот какой должна быть Тучанка… - бормочет Бакара себе под нос, и вдыхает чистый воздух жадно, пьет его, как воду. Растения пускают корни в ее душе, укрывают сердце прохладными листьями, умиротворяя. И мысль о некогда желанной смерти вдруг кажется глупой и трусливой.
Очарованная, Бакара даже не чувствует палящего зноя, когда бредет обратно к клану, где шаман встречает ее довольной ухмылкой.
- Жива? – бормочет он, щурясь, и оглядывая женщину со всех сторон. – Хорошо, хорошо. Шаманом быть не так-то просто, девочка. Слышал я твой голосок, знатный. Если хочешь, чтоб эти каменные головы тебя услышали – придется хорошенько покричать. А то и пострелять, или по морде съездить, все сгодится. Научишься.
Бакара кивает, немигающим взглядом смотрит на такое яркое и такое восхитительно красивое солнце родной планеты и слушает голос Тучанки, поющий старую колыбельную, ту же, что мурлыкала бедная Рудаг, голос Тучанки, скорбящей о своих мертвых детях. О, ей определенно есть, что сказать – за живых и умерших, и тех, кому только предстоит родиться. И не будь она Урднот Бакара, шаман женского клана, если им не придется хорошенько послушать.
__________________
Андромеда надо мной потом здорово так посмеялась, выдав информацию, что кроганы не живородящие, а, видите ли, яйца откладывают. Половина хэдканонов просто ханару под щупальца. Ну да шиш с ним.
Меня-то взяли, и аж творческий ступор прошел, поперло на ответы сразу.
Только вот начала я почему-то с драмы какой-то невразумительной. Про смерть персонажа.
читать дальше
vk.com/?q=%23Urdnot_Bakara§ion=search&w=wal...
_________________________
Как известно, Бакара умирает, если не сохранить данные Мэлона.
Никто и никогда не объяснял Бакаре, что такое Пустота. Еще когда она была совсем девочкой, шаман сказал – каждый представляет на свой лад, и ей всегда виделся Космос – бесконечный, дикий, но не страшный, вовсе нет – наполненный сияющими звездами. Его было легко и приятно представить, просто посмотрев на усыпанное светилами небо. Времена, когда кроганка стремилась туда, давно прошли, и слишком много было забот в настоящем. Но теперь, под звучащие набатом выстрелы, она невольно задумывается, что же ждет ее там, за смертью. Может быть - заслуженный покой. Она хотела бы надеяться на это.
Все происходит так стремительно, что даже движения Мордина на фоне происходящей суматохи кажутся замедленными. Он колдует что-то над голографической панелью, напевает под нос, и Бакара с радостью прислушивается к нелепой торопливой мелодии. Пусть лучше это, а не тяжелый металлический вопль Жнеца станет последним звуком, который она услышит в жизни. Мотивчик Солуса гораздо приятнее уносить с собой в Пустоту, чем бы она ни была.
- Нет-нет-нет. - Бормочет Мордин, внезапно обрывая напев. – Слишком опасно. Высокие нагрузки на организм. Может не выдержать. Шанс выживаемости – 0,0006%. Необходимо прекратить!
Связки едва слушаются кроганку, каждое слово – раскаленная игла, прошивающая тело болью, парализующая, но Бакара шипит сквозь зубы:
- Доктор, если это - цена исцеления, то я ее заплачу.
«За всех женщин Тучанки, чтоб ныне и вовеки рождение ребенка было для них радостью, не страхом. За всех мужчин, которым будет, ради чего сражаться. За всех детей, за мир, в котором им предстоит жить.
Заплатить за всех них одной лишь моей жизнью – можно ли просить о большем?» - Мысленно спрашивает Бакара, и как получается, через боль – улыбается одними глазами. Нет, ей не хочется умирать, но каждое чудо требует оплаты, а за исцеление генофага цена могла быть гораздо страшнее.
Мордин слишком долго, слишком пристально смотрит на кроганку, беззвучно шевеля губами, и в этот момент самое страшное, что Бакара может себе представить – это то, что жалость пересилит в Мордине ответственность. Но он кивает, возвращается к панели, и за это женщина Солусу безмерно благодарна. Он тоже платит свою цену.
- Мой пациент. Моя ответственность. Обещал помочь. Хотел бы иметь другой выход. – Саларианец шумно втягивает воздух, будто горько вздыхает. – Не могу не уважать выбор.
- Вы помогаете, доктор. – Сипит Бакара из последних сил. У нее и на секунду не возникает сомнения в своих действиях. Умирать не страшно, страшно, что твоя жертва не поможет живым. И мертвым, если уж на то пошло – Бакара не может впустую растратить жизни сестер, вместе с ней согласившихся на эксперименты Мэлона.
Все происходит слишком стремительно, и в какой-то момент она не помнит, как дышать, но это оказывается совершенно не важно, потому что дышать уже не нужно. Она не помнит, где ее руки и ноги, не помнит, как шевелить губами - не чувствует их, не помнит своего имени, и вот она – уже Калрос , могучая и незыблемая, разъяренная, вечная, кольцами обвивающаяся вокруг Жнеца. Она с остервенением сжимается вокруг плотнее и плотнее, она – злость самой Тучанки, ее острые зубы, упоенно впивающиеся во врага.
А потом, через мгновение, она – что-то другое, совсем иной природы, что-то живительное, охватывающее материнскими объятиями всю иссушенную планету, пронизанную отчаянием. И Тучанка оживает под ее незримыми прикосновениями, успокаивается.
Где-то там, внизу, стоит коммандер Шеппард, единственная из всей галактики, кто сумел найти в себе силы поверить кроганам, дать им шанс, а рядом с ней - Рекс, мудрейший из вождей. Отблески ложатся на их лица, и где-то мелькает мысль пока-еще-Бакары: «Справятся ли они с грузом, легшим на их плечи?».
Искрами рассыпается по небу спасение от проклятия кроганов, и они, дети ядерной планеты, стоят, заворожено уставившись в небеса – мерно бьются напоенные надеждой сердца, и надежда эта в кои-то веки оправдана. Она видит все это, видит, слышит и чувствует каждой каплей своего существа, каждой ликующе парящей над Тучанкой частичкой.
Жертва была принесена не напрасно, и где-то там, далеко, горит погребальный костер.
___________________________
Как-то так. Хватит на сегодня. Ответов сюда складывать мне на месяц хватит, будет хоть что-то толковое.
@темы: Что-то накарябано, Mass Effect, Асковые заметки, Выпьем за шамана